Небольшой остров в истоке реки Невы природа создала как будто для того, чтобы сторожить выход из Ладожского озера. Он всегда занимал ключевое положение на северных рубежах российского государства. Здесь в 1323 году новгородцы заложили крепость. Имя дали простое — Орешек. В 1617 году шведы, не раз подступавшие к Орешку, наконец-то овладели им, но в 1702-м русские войска вернули крепость навсегда, а Пётр Великий переименовал цитадель в Шлиссельбург, что означает Ключ-город, и постоянно заботился об её укреплении.
Самым страшным орудием пытки, по воспоминаниям заключённых, являлась мёртвая тишина. Узникам запрещалось общаться
Каменные крепостные стены, повторявшие очертания острова, украшали девять круглых башен, и лишь одна, Государева, опиралась на квадратное основание. В ней находились единственные во-рота в крепость. Внутри крепости со стороны Ладожского озера стоял Секретный замок. Он, по замыслу, служил последним прикрытием сражающимся на тот случай, если бы враги прорвались сквозь крепостные стены.
Стены крепости неоднократно подвергались переделкам, и ныне она представляет в плане многоугольник с семью внешними башнями и самостоятельной внутренней трёхбашенной цитаделью. Следы древней первоначальной крепости выявлены раскопками и находятся в юго-восточной части острова. Также обнаружены остатки Воротной и Угловой башен. Протяжённость крепостных стен составляет около 740 метров, а их средняя высота — 12-16, у подошвы толщина стен достигает пяти метров.
После основания Петербурга и Кронштадта роль Шлиссельбургской крепости как стратегического форпоста уменьшилась и её назначение изменилось. Екатерина I впервые приказала отправить в Шлиссельбург и держать в заточении опасную соперницу, возможную претендентку на престол, первую жену Петра I Евдокию Лопухину. Так начиналась история «русской Бастилии».
Сначала для содержания заключённых приспособили Светличную башню, а затем выстроили специальное здание на десяток камер. Оно известно как Старая тюрьма. Здесь содержались декабристы Пущин, Кюхельбекер, братья Бестужевы… Во второй половине XIX века была сооружена Новая тюрьма — сорок одиночных камер, в которые первыми попали народовольцы.
Несмотря на то, что государственная тюрьма находилась всего в 60 километрах от Петербурга, её узники чувствовали себя отрезанными от всего мира. Маленький остров бдительно охранялся. Часовые расхаживали по стенам, просматривая внутреннее пространство. Солдаты зорко следили, чтобы ни одна лодка не могла приблизиться к берегу. Да и берега-то не было — были бастионы да неприступные крепостные стены.
Режим Шлиссельбургской тюрьмы, «близкий могиле», отрабатывался годами. Заключённый терял здесь своё имя. Он назывался «безвестным за номером таким-то». Чрезвычайно малые камеры (пять шагов в длину, три в ширину) были сырыми и тёмными. Стены выкрашены в тёмно-серый цвет, под потолком — окно с матовым стеклом, едва пропускающим солнечные лучи, и покатым подоконником, на который нельзя взобраться. К стене прикреплена откидная железная кровать, поднимавшаяся днём, чтобы заключённый не мог прилечь в неположенное время. Стол и стул также крепились к стене. В одном углу — железный калорифер, в другом — стульчак и железная раковина. Несмотря на присутствие калорифера, температура в камере-склепе почти никогда не поднималась выше 11 градусов. Все обитатели одиночек болели туберкулёзом.
На пропитание затворников в день тратилась едва «гривна медью». Меню состояло из похлёбки без навара, грибных щей или жидкого гороха с плавающими червями. Но самым страшным орудием пытки, по воспоминаниям заключённых, являлась мёртвая тишина. Узникам запрещалось общаться. Изоляция усугублялась запретом физического труда и всякой умственной деятельности.
Охранники должны были безотлучно находиться в крепости, поездки в Петербург им запрещались. Никто из низших чинов охраны не имел права разговаривать как с заключёнными, так и друг с другом.
Замкнутость пространства и безмолвие действовали на нервы всем. Мании и фобии развивались даже у начальства; многим служащим в сумерках мерещились фигуры, проходящие сквозь стены. Не прошло и года службы, как первый комендант крепости, полковник Покрошинский, сошёл с ума. Помешался и его преемник, полковник Добродеев, а помощник коменданта Фёдоров, строчивший доносы на других чинов, закончил… доносом на самого себя.
Один из народовольцев, М. Ю. Ашенбреннер, вспоминал:«Помешанные жили с нами, превращая наше обиталище в преисподнюю. Глядя на сумасшедших, здоровые видели свою страшную судьбу и оценивали вполне бессрочное пребывание в тюрьме взамен смертной казни».
В одной из камер томился некто Конашевич, приговорённый на вечное тюремное заключение за убийство. Богатырского здоровья, он попал в Шлиссельбург 20-летним юношей, и тюрьма быстро сломала его. Конашевича стали посещать галлюцинации. Жандармы боялись силы заключённого и не били его. Воспользовавшись страстью больного писать записки, они приносили ему бумагу и карандаши.
Дни и ночи Конашевич писал записки и прошения, заполненные изобретениями, математическими формулами или… требованием немедленно созвать Земский собор. Он велел обо всех своих за-писках «немедленно докладывать государю императору».
Можно только удивляться тому, что не все заключённые сходили с ума.
Площадь камеры составляла пять шагов в длину и три в ширину, а температура в камере-склепе почти никогда не поднималась выше 11 градусов
Со временем узники добились некоторого смягчения режима. Им позволили иметь прошлогодние газеты, учебную литературу, бумагу и письменные принадлежности. Всеми силами они боролись со скукой и одиночеством, старались находить себе занятия. Почти все решали шахматные задачи из популярного журнала «Нива». Все стали писать стихи, многие изучали иностранные языки, занимались переводами, писали статьи на самые разнообразные темы. Казимир Чарновский, например, разработал собственный оригинальный проект подводного судна водоизмещением 25 тонн со скоростью хода 2 км/ч и экипажем на борту до 35 человек. По замыслу автора, рубка с иллюминатором и подвижным перископом служила для наблюдения и подачи свежего воздуха. Чарновский предложил также систему регенерации воздуха.
В камере-одиночке сформировался как учёный один из выдающихся революционеров Николай Александрович Морозов. В тюрьме он изучил химию, физику, астрономию, написал ряд капитальных научных трудов и… фантастический рассказ «Лунные кратеры и цирки». В рассказе героем был, конечно, он, но не узник, а космонавт, покоритель Вселенной…
В Шлиссельбурге Н.А.Морозов значился как узник № 4. Приговорённый к пожизненному заключению, он был полон решимости выжить, сохранить боевой дух. Вспоминая годы заключения, Морозов писал: «Цингу и ревматизм я инстинктивно лечил хождением, хотя целыми месяцами казалось, что ступаю не по полу, а по остриям торчащих из него гвоздей, и через несколько десятков шагов у меня темнело в глазах так, что я должен был прилечь. А начавшийся туберкулёз я лечил тоже своим собственным способом: несмотря на самые нестерпимые спазмы горла, я не давал себе кашлять, чтобы не разрывать язвочки в лёгких».
О тяжелейшем состоянии Николая Александровича можно судить по докладам тюремного врача в департамент полиции: «Морозову осталось жить несколько дней». Однако через месяц этот же доктор сообщал: «Морозов обманул смерть и медицинскую науку и начал выздоравливать».
28 октября 1905 года Морозова с товарищами вызвали с прогулки и объявили об освобождении. После 29 лет заключения он оказался на свободе. Шла первая русская революция…
Русская Бастилия прекратила своё существование не столь молниеносно, как знаменитая тюрьма в Париже, от которой не осталось за пару дней камня на камне. В февральские дни 1917 года рабочие Шлиссельбургского порохового завода на митинге заявили, что готовы штурмовать крепость и направились к ней. К рабочим присоединилась рота солдат, охранявших пороховой завод. Но администрация тюрьмы во главе с начальником, не дожидаясь, когда рабочие подойдут к воротам, поспешила навстречу, и после кратких переговоров начальник тюрьмы вручил пришедшим ключи от крепости.