У подавляющего большинства людей имя великого немецкого писателя-романтика Эрнста Теодора Амадея Гофмана вызывает прочную ассоциацию: Гофман – «Щелкунчик». А ведь из-под его пера вышло немало других изумительных произведений, более того, он был потрясающе талантлив: писатель, музыкант, композитор, дирижер, художник, наконец, блистательный юрист.
Волею роковой судьбы Гофману всю жизнь приходилось разрываться между двумя мирами: обыденной реальности и вдохновляющей фантазии
Эрнст Теодор Вильгельм (впоследствии он сменил свое третье имя на Амадей — в честь обожаемого им Моцарта) родился 24 января 1776 года в семье адвоката Верховного суда города Кенигсберга Кристофа Людвига Гофмана и его супруги Луизы Альбертины, урожденной Дерфер, кстати, дочери королевского адвоката. Брак этот не был счастливым, и, несмотря на наличие троих деток — Эрнст Теодор Вильгельм был самым младшим, — супруги расстались, когда Эрнсту едва исполнилось три года. При разъезде папа и мама Гофманы поделили детей, младшенький достался матери. Луиза Альбертина вернулась в отчий дом, и ее холостяк брат Отто Вильгельм Дерфер, по семейной традиции — юрист, решил, что племянник, лишенный отцовского внимания, нуждается в его руководстве. На счастье Эрнста Теодора, дядюшка даром что был законником, но и не без творческой жилки — музыкант-любитель, увлекался мистикой. С одной стороны, Отто Вильгельм сызмальства внушал Эрнсту, что мужчины их рода обязаны подвизаться на юридическом поприще, однако с другой — увлечения дядюшки оказали заметное влияние на формирование пристрастий Эрнста. В результате умненький и необыкновенно восприимчивый мальчуган, наделенный к тому же живым воображением, не только блестяще учился в школе, но к 12 годам свободно играл на органе, скрипке, арфе и гитаре и великолепно рисовал. Однако в семье считали, что подобные таланты годны лишь для приятного времяпровождения, а на жизнь надобно зарабатывать настоящим делом: в их случае — юриспруденцией. И юный Гофман, в душе которого бушевали бурные эмоции: кто же он все-таки больше — музыкант или художник, какому занятию отдать предпочтение? — был избавлен от выбора, по настоянию родных поступив на юридический курс в Кенигсбергский университет.
В ПЛЕНУ ПРОТИВОРЕЧИЙ
Грызя гранит юридических наук, молодой Гофман параллельно живет довольно насыщенной духовной жизнью: рисует, сочиняет музыку, много читает — Стерна, Руссо, Шекспира, сам пробует писать. Кроме того, он влюбляется — в очаровательную Дору Хатт, но это чувство лишь усиливает его душевные метания: Дора на девять лет старше Гофмана и она замужем. Этот тайный, а со временем становящийся все более и более явным роман продолжался пять лет, пока наконец родственники не отослали окончившего курс Гофмана из Кенигсберга в Глогау, к еще одному дядюшке-юристу для сдачи второго государственного экзамена. У дядюшки была дочь на выданье, все надеялись, что он склонит юношу на помолвку с кузиной. Гофман обручился, с блеском выдержал экзамен и получил назначение в Берлин, где с головой погрузился в вихрь столичной жизни и сочинительство. Через два года он сдает третий (и последний) экзамен и получает новое назначение в Познань, где знакомится с полячкой Михаэлиной Тшциньской. Юный Гофман разрывает помолвку с кузиной и женится на Михаэлине. Именно она 20 лет будет верной спутницей его жизни, прощая гениальному супругу все — постоянное безденежье, перепады настроения, странности, чрезмерное пристрастие к алкоголю, любовь к другой женщине…
Волею роковой судьбы Гофману всю жизнь приходилось разрываться между двумя мирами: обыденной реальности и вдохновляющей фантазии.
После целой череды злоключений, лишившись должности, а с ней — источника доходов, впав в крайнюю нищету, пережив смерть двухлетней дочки Цицилии, Гофман оказывается в Бамберге, где ему предложено место капельмейстера в местном театре. Наконец-то он может отдаться музыке! Пребывание в Бамберге — один из самых значительных периодов в беспокойной жизни Гофмана. Он не только пишет музыку для театра, но и дает частные уроки, а также впервые публикуется — в 1809 году во «Всеобщей музыкальной газете» печатается его рассказ «Кавалер Глюк». В том же году он начинает давать уроки музыки бюргерской дочке Юлии Марк. Гофман вступил в возраст Христа, ему 33, Юлии — 13, она прехорошенькая, и у нее чудесный голос. Постепенно Гофман осознает, что восхищение ученицей переросло во влюбленность. Это чувство длится около четырех лет — практически весь бамбергский период: Гофман страдает, топит возбуждение в вине, записывает в отчаянии в дневнике: «О, дьявол, дьявол — я думаю, что в этом демоне скрывается нечто в высшей степени поэтическое, и нужно видеть в Юлии только маску — сбросьте маску, мой маленький господин!» Он даже помышляет о самоубийстве. Все заканчивается, когда Юлию выдают замуж за богатого торговца.
ОТСЮДА – В ВЕЧНОСТЬ
Гофман порывает с семейством Марк, а вскоре и с Бамбергом. Всей жизни ему осталось менее десяти лет, но сколько же он успел за эти годы! Покинув Бамберг, он создает все самые значительные свои произведения: оперу «Ундина», фантастические повести «Золотой горшок» и «Крошка Цахес», сборники рассказов «Фантазии в манере Калло», «Ночные этюды», «Серапионовы братья», сказку «Щелкунчик», романы «Эликсир сатаны», «Житейские воззрения кота Мурра», «Повелитель блох». В начале 1822 года тяжелобольной Гофман подвергается судебному преследованию со стороны прусского правительства, усмотревшего в его «Повелителе блох» насмешку над чиновниками и разглашение служебных тайн. Рукопись конфискуют. Но благодаря известности Гофмана и усилиям его друзей и почитателей дело прекращено — с условием, что из «Повелителя блох» будут изъяты все сомнительные куски. В марте 1822 года Гофмана разбивает паралич, 25 июня он умирает. Ему было всего 46 лет…
Автор гениального произведения был человеком недюжинного таланта, вдумчивым наблюдателем окружающего
Любопытно, что Гофмана в полной мере оценили лишь в XX веке. Хотя и до этого у его удивительных произведений было множество поклонников. Его высоко ценили Диккенс, Бальзак, Белинский, Достоевский. Хотя среди собратьев по перу находились и те, кому его причудливые фантазии казались чересчур странными. «…Гофман… был, видимо, человеком недюжинного таланта, вдумчивым наблюдателем окружающего, и, если бы болезненный и путаный ход мыслей не заставил его свести чудесное к абсурдному, он прославился бы как тончайший живописец души человеческой», — сокрушался Вальтер Скотт. А Стефан Цвейг писал: «Кто выдержал испытание столетием, тот выдержал его навсегда, и потому Э. Т. А. Гофман принадлежит — о чем этот несчастный страдалец, распятый на кресте земной прозаичности и пошлости, даже не подозревал — к вечной плеяде поэтов и мечтателей, мстящих жизни, которая их терзает, самой красивой местью, а именно: предоставляя ей в качестве образцов более колоритные и многообразные формы, нежели те, что являет действительность». Лучшей эпитафии Гофману трудно придумать.