Загадочное явление так называемых замоленных пространств не имеет рационального объяснения. Мистические толкования, предлагаемые религиями мира, лишь констатируют очевидное.

Святые и грешные

Для того, чтобы закрепить этот свой поступок молитвами, попросил сына, герцога Максимилиана, непременно посетить Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде

Летописные анналы Русской православной церкви, если так можно выразиться, более чем богаты описаниями чудесных происшествий, когда провидение, ставя на одну доску святых и грешных, распоряжалось так, что святые, уже отошедшие в мир иной, наставляли на путь истины грешников, даруя жизнь, предсказывая будущее. При этом не делалось никакой разницы между страждущими христианами, магометанами, иудеями. Получалось, что через своих посредников – святых – Творец отводил беды от человека.

Прежде носитель зла, благодарно прозрев, принимался делать добро. Отнюдь не отрекаясь от веры, в которой был рождён. «Независимо от оттенков веры все мы – смертные – осенены крылами единого Бога, в чём я убедился лично», – заявил трижды переживший опыт замолённых пространств богослов Вали Юнусов. Но вот этот феномен, по мнению ряда исследователей, возможный лишь в аномальных зонах, в разных ситуациях проявляется по-разному.

СПАСИТЕЛЬ ПРИНЦА ЕВГЕНИЯ

Будущий вице-король Италии, принц Евгений, являясь союзником Наполеона Бонапарта, квартировал со свитой в подмосковном Звенигороде. Восхищённый архитектурой православных храмов, осмотрев местный монастырь, он решил заночевать в древней обители, чтобы утром продолжить её осмотр. Монахи, предоставившие тёплую келью, умоляли не разорять иконостасы, элементами которых были драгоценные металлы и каменья.

Принц дипломатично промолчал, так как ему приглянулась одна «весьма выразительная икона, изображавшая старца с мрачным жгущим взглядом». Решив, что справедливо будет обменять образ на воз продовольствия, тем самым спасая насельников от голода, Евгений, застелив шинелью лежанку, улёгся, но не уснул, размышляя о тяготах войны, в которой не видел никакой выгоды для своей родины. Размышления между тем прервались весьма необычным визитом. В келью, непостижимым образом открыв запертую изнутри дверь, тихими шагами вошёл человек, одетый в длинное чёрное одеяние. Вплотную приблизив лицо к лицу принца, вымолвил: «Не дозволяй воинам твоим присваивать монастырское добро, осквернять церковь похищениями. Если внемлешь моей просьбе, Господь тебя помилует, возвратишься в дом твой невредимым и целым. В грядущих ратных трудах тоже не пострадаешь».

Когда старец удалился, оставив дверь широко распахнутой, приказавшего набить табаку в трубку принца с первой же затяжки осенило, что лицо старца он уже где-то видел. Уж не на иконе ли, висящей в посещённом накануне храме? Поразило сиятельного также то, что, не зная по-русски ни слова, он всё же отлично понял сказанное. Завершилось тем, что Евгений приказал относиться к монастырскому имуществу с особой бережливостью. Попросив зажечь в храме все свечи, не медля, вместе с настоятелем, отправился туда. Настоятель сразу подвёл его к раке с мощами святого Саввы. Принца словно кипятком обожгло. На иконе, висящей над гробницей, которую он мыслил обменять на провиант, узнал лик ночного гостя, громко воскликнув, обращаясь к офицерам-французам: «Святой Савва приходил ко мне, наставлял меня!»

Настоятель ответил по-французски, что мощи святого настолько почитаемы прихожанами и монашествующими, настолько замолены, что высокочтимый святой милосердно откликается на праведные просьбы, творит чудеса.

Евгений, подчиняясь, как написано в его мемуарах, «умильному просветлению», опустившись на колени, поцеловал надгробную плиту. Встав, трижды поцеловал икону. С тем и отбыл из монастыря, получив от братии в дар нательную иконку – точную копию большой иконы святого Саввы.

События в монастыре Звенигорода имели продолжение. Принц Евгений, сражаясь против русских, отступая в свите Наполеона, ни разу не был ранен, как не был ранен и в германской кампании 1813 года, благоговея перед святым Саввой за то, что уберёг от смерти, ни на минуту не снимая иконку-оберег с груди. В конце XIX века стало известно, что незадолго до кончины Евгений, вице-король Италии, тайно перешёл в православную веру. Для того, чтобы закрепить этот свой поступок молитвами, попросил сына, герцога Максимилиана, непременно посетить Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде.

Сын наказ исполнил четверть века спустя. Вернувшись из России, рассказывал о трудно передаваемом чувстве света, добра, надёжности, которое он испытал, стоя коленопреклонённым у могилы Саввы. Образок, который он унаследовал от родителя, в этом храме светился через одежду, что наблюдали прихожане.

ПО СТОПАМ АРХИПАСТЫРЯ

Не однажды случалось так, что отводили людей от смерти священники, ставя условие пройти по их стопам, обрести путь в храм божий, которым многие пренебрегали, будучи атеистами. Путь, как правило, указывался в церковь старую, «замолённую благодатью». В этой связи показателен пример белгородского помещика Петра Зорина, нигилиста в молодости, в преклонном возрасте презиравшего попов, называвшего их бездеятельными. Словно в отместку, помещик шестидесяти лет от роду, жестоко простудившись, безнадёжно заболел крупозным воспалением лёгких.

Семья, живущая скудно в худом доме, оплакивая его, принялась готовиться к худшему. Зорин же, мечущийся в горячечном бреду, вдруг увидел рядом с собой единственного уважаемого им священника, к тому времени уже почившего архипастыря Иосифа Горленко, внучатым племянником коего был.

Присев на край постели помещика, архипастырь сказал: «Понимая твою озабоченность тем, что, если умрёшь, некому будет выучить старших сыновей, чтобы, оперившись, они позаботились о добром будущем младших, я молил Бога, чтобы даровал тебе жизнь. Я был услышан. Одно условие тебе поставлено – стать ревностным прихожанином, чтобы множить другие чудесные исцеления, не страшась того, что увидишь, оставаясь вплотную к иконостасу».

Прежде чем «воскреснуть в отменном здравии», Зорин осведомился у архипастыря, сколько именно лет жить ему осталось. Преподобный Иосиф, не ответив ничего, взяв с прикроватного столика клочок бумаги и перо, вывел крупную цифру 20. Стряхнув, словно дурной сон, остатки болезни, посвежевший, полный сил помещик позвал домашних. Четвертинку с цифрой 20 нашли там, где её оставил гость, хранили как зеницу ока в ларце за домашними иконами. Далее, как водится, Пётр Зорин поднял и пристроил своих чад.

Жил не богато, но приходу регулярно жертвовал. Почил ровно в отмеренный срок. Бывая в храме, ничего чудесного не замечал. Вот только на надгробной плите его могилы в лютые холода отогревались бездомные, потому что плита зимами делалась горячей.

В 1939 году, заинтересовавшись плитой, дающей неестественное тепло, старое белгородское кладбище навестил известный писатель-фантаст Александр Беляев, как говорят, убедившийся в том, что нет досужих выдумок. Беляев, однако, объяснил феномен тем, что где-то рядом расположены баня либо котельная, откуда под могилу затекает отработанный кипяток. С разрешения властей вырыли вплотную к могиле яму глубиной три с лишним метра. Глинистый грунт в ней был идеально сух. Беляев покинул погост совершенно обескураженный, заметив, что чудные обстоятельства всколыхнули его воображение, «приняв пищу для умственных поисков», особенно необходимых писателю, работающему в жанре научной фантастики.

Одно условие тебе поставлено – стать ревностным прихожанином, чтобы множить другие чудесные исцеления, не страшась того, что увидишь, оставаясь вплотную к иконостасу»
Русский философ Владимир Соловьёв считал всякий замоленный храм, замолённый иконостас, замолённую икону чувственным проявлением некой аномальной реальности. Проекцией в непривычный для нас мир. Параллельный. С кардинально отличным «укладом бытия». Философ призывал, отказавшись от изучения «недоступного разуму человека», довольствоваться созерцанием непостижимого. Он в то же время, противореча себе самому, полагал, что, если исчезнет последняя тайна Промысла, выродится род человеческий, у которого исчерпается мотивация к познанию таинственного, нового.